Сет приваливается к деревянному белому штакетнику. Снова весь грязный, перемазанный пылью десятка с лишним домов. Пустых домов. И ни в одном из них бесстыдно сияющий гроб даже приткнуть некуда.

Хочется плакать от бессилия, но Сет сдерживает слезы.

Что, в конце концов, он такого страшного обнаружил? Что нового выяснил?

Ничего такого, о чем он уже не думал бы раньше.

Он тут один.

Неважно, как он здесь очутился, откуда взялся гроб и как Сет оказался внутри, — ни папиного, ни маминого, ни Оуэнова гроба тут нет. И в соседних домах нет. Ни намека на человеческое присутствие — ни в небе, ни на железной дороге, ни на мостовых.

В этом непонятном аду он совершенно и абсолютно один.

«И между прочим, — думает он, плетясь нога за ногу обратно к дому, — ощущение не сказать чтобы незнакомое».

18

— Черт, Сетти! — Тон у Гудмунда непривычно серьезный, без стеба. — И что, они винят тебя?

— Говорят, что нет.

Гудмунд перекатился на бок и оперся на локоть:

— Но думают по-другому?

Сет неопределенно пожал плечами, более или менее подтверждая догадку.

Гудмунд положил ладонь на голый живот Сета:

— Погано.

Ладонь скользнула на грудную клетку, потом снова на живот и поехала вниз, осторожно, мягко, пока ничего не прося, просто сочувствующе.

— Но честное слово, — недоумевал Гудмунд, — это ж надо додуматься строить тюрьму рядом с жильем.

— Ну, не совсем рядом с жильем, — ответил Сет. — Там до нее еще примерно миля колючей проволоки и вышек. — Он снова пожал плечами. — Где-то же их надо строить.

— Ага. На острове. Или на каменоломне. Не посреди города.

— В Англии тесно. А без тюрьмы никак.

— Все равно. — Ладонь Гудмунда вернулась на живот Сета, указательный палец описывал плавный круг на коже. — Надо же додуматься!

Сет шлепнул по руке:

— Щекотно!

Гудмунд, улыбнувшись, положил ладонь обратно. Сет не стал противиться. Родители Гудмунда опять уехали на выходные, на улице хлещет злой октябрьский дождь, лупя по стеклам и громыхая по крыше. Время за полночь, часа два-три. Они легли давно, сначала болтали, потом не особенно болтали, потом болтали снова.

О том, что Сет ночует у Гудмунда, знали все — родители Сета, Эйч и Моника — но они не знали об ЭТОМ. И кажется, даже не догадывались. И тайна обретала от этого какую-то свою жизнь, превращалась в целую тайную вселенную.

Вселенную, которую Сет каждый раз мечтал не покидать никогда.

— Вопрос, конечно, в том, — протянул Гудмунд, лениво пощипывая пушок, идущий от пупка Сета вниз, — винишь ли себя ТЫ.

— Нет. — Сет лежал на спине, глядя в потолок Гудмундовой комнаты. — Не виню.

— Точно?

— Точно, — рассмеялся Сет тихонько.

— Ты же был совсем мелкий. Заставлять ребенка расхлебывать такие вещи в одиночку…

— Достаточно большой, чтобы понимать что к чему.

— Нет. Не настолько большой, чтобы взваливать на тебя этот груз.

— Гудмунд, мы с тобой одни, — напомнил Сет, перехватывая его взгляд. — Не нужно городить умные речи, ты не в классе.

Гудмунд принял упрек достойно и слегка прикоснулся губами к плечу Сета:

— Просто предположил. Ты, наверное, и тогда был таким же не по годам серьезным, как сейчас?

Сет в шутку ткнул его локтем в бок, но ничего не сказал.

— Твои родители, думаю, радовались, что у них такой «взрослый мальчик», — продолжал Гудмунд. — И мама решила (скрепя сердце, конечно): «Это же всего на несколько минут, а дело срочное, и Сетти присмотрит за малышом Оуэном пару секунд, пока я сбегаю куда там…»

— В банк.

— Неважно. Это ее косяк. Не твой. Но разгребать его одной слишком тяжело, поэтому она сваливает вину на тебя. Сама себя презирает, наверное, и тем не менее… Так что дело дрянь, Сетти. Не ведись.

Сет промолчал, вспоминая то утро гораздо отчетливее, чем хотелось бы и чем получалось обычно. Мама, войдя в дом, выругалась так громко, что Оуэн в испуге ухватил Сета за руку. Оказывается, только переступив порог, она спохватилась, что оставила полученную в банке тысячу фунтов там, в окошке кассы.

Только теперь Сет впервые задумался, на что, собственно, предназначалась такая куча денег наличными. Уже тогда все денежные операции шли в электронном виде — карточки, ПИНы, выписки со счета. Зачем мама столько сняла?

«Я мигом, — заверила она. Счет у нее был не в том банке, что на Хай-стрит, а в другом, чуть подальше и рангом пониже. Мама никогда раньше их туда с собой не таскала. — Десять минут максимум. Ничего не включайте и дверь никому не открывайте».

Она помчалась на улицу, оставив Сета держать Оуэна за руку.

Десять минут пролетели, но Сет с Оэуном только переместились на пол рядом с обеденным столом.

Именно тогда человек в странном синем комбинезоне постучал в окно кухни.

— Я его впустил, — сказал Сет. — Она велела никому не открывать дверь, а я открыл.

— Тебе было восемь.

— Я уже что-то соображал.

— Тебе было всего восемь!

Сет промолчал. История не заканчивалась на том, что он открыл дверь, но рассказать остальное он не мог даже Гудмунду. Горло сжалось, в груди начало печь. Он отвернулся на бок, слегка вздрагивая от накатывающих, рвущихся наружу рыданий.

Гудмунд за его спиной не шевелился.

— Вот что, Сетти, — проговорил он наконец. — Ты плачешь, и я не знаю, как с этим быть. — Он погладил Сета по руке. — Правда, не знаю.

— Ничего, — просипел он. — Ничего. Это так, глупости.

— Не глупости. Просто… Я в таких вещах профан. О чем жалею.

— Не парься. Пьяные слезы. От пива.

— Ага, — согласился Гудмунд, хотя они выпили всего-то по паре бутылок на брата. — Пиво. — Помолчав секунду, он зашептал Сету на ухо: — Но кое-чем, кажется, я мог бы тебя подбодрить.

Он прижался животом к спине Сета и обхватил ладонью сокровенные места, которые живо откликнулись на прикосновение.

— Помогает! — радостно шепнул Гудмунд. — Но честно, в чем вообще трагедия? Он не умер, ту сволочь поймали, Оуэн — чудесный пацан.

— На нем отразилось, — объяснил Сет. — Неврологические проблемы. Он в раздрае.

— И что, по четырехлетке действительно видно? Что до этого он был такой, а после не такой?

— Да, — кивнул Сет. — Видно.

— И ты это знаешь наверняка, потому что?..

— Брось, Гудмунд. Не надо пытаться все исправить. Я просто рассказываю, ладно? И все. Просто выговариваюсь.

В наступившей тишине Сет слышал только, как Гудмунд дышит ему в ухо, явно что-то обдумывая, просчитывая.

— Значит, ты больше никому никогда не рассказывал?

— Нет. Кому я мог рассказать?

Гудмунд крепче прижимает его к себе в знак важности момента.

— Ничего ведь не изменить, — говорит Сет. — Но ты представь, что рядом с тобой вечно ходит какая-то тень. И все знают, что она есть, однако никто не скажет ни единого слова, пока она не превратится в пятого члена семьи, ради которого остальным приходится потесниться. И даже если ты заведешь о ней речь, все просто притворятся, будто не понимают, о чем ты.

— Родичи в прошлом году обнаружили порнуху не той ориентации на моем планшете, — признается Гудмунд. — Угадай, сколько раз с тех пор эта тема поднималась в разговорах?

Сет оборачивается к нему:

— Яне знал. Наверное, крику было?

— Было бы. Но это ведь ничего страшного, просто переходный возраст. Перерастет, а пока будем ходить в церковь почаще и старательно делать вид, что ничего не случилось.

— А что я у тебя все время ночую, их не смущает?

— Не-а, — ухмыльнулся Гудмунд. — Им кажется, что ты на меня положительно влияешь. Зря я, что ли, приукрашиваю твои спортивные достижения?

Сет рассмеялся.

— Значит, у нас обоих замороченные родичи, притворяющиеся слепыми, — подытожил Гудмунд. — Хотя твои, признаю, чуть хуже.

— Это не хорошо и не плохо. Просто так сложилось.

— От этого «так сложилось» ты плачешь, Сетти, — мягко проговорил Гудмунд. — И это уже совсем нехорошо. — Он снова сжал Сета в объятиях. — Для меня, во всяком случае.

Сет промолчал, боясь, что голос дрогнет.

— По крайней мере, — радостно заявил Гудмунд, выдержав паузу, — иначе вы не переехали бы из Англии сюда. А если бы вы не переехали, я никогда не узнал бы об ЭТОМ.

— Хватит тянуть, — со смехом попросил Сет. — Ты же знаешь, что такое крайняя плоть.

— В теории, — кивнул Гудмунд. — Как подумаю, что у меня она была и кому-то хватило наглости взять и оттяпать ее без спросу…

— Прекрати, — велел Сет, снова со смехом шлепая Гудмунда по руке.

— Точно?

Обхватив Сета снизу, Гудмунд притянул его к себе целиком и уткнулся носом в затылок.

— Подожди! — прошептал вдруг Сет.

Гудмунд замер:

— Что такое?

— Вот это.

— Что именно? — не шевелясь, уточнил Гудмунд.

Но как ему объяснить? Что именно?

Вот это — объятия Гудмунда, руки, которые ласково и надежно тебя держат и никуда не отпустят. Объятия, до которых сейчас, кажется, сжалась вся вселенная.

Вот это. И все.

— Да, ты большая загадка, — прошептал Гудмунд.

Сет почувствовал, что Гудмунд тянется куда-то рядом с кроватью, и, обернувшись, увидел занесенный над ними двумя телефон.

— Мы же договорились, — начал Сет, — никаких фотографий моего…

— Я не за этим, — успокоил Гудмунд и нажал кнопку. На экране появился портретный снимок по плечи — двое парней на одной кровати. — Это для меня, только для меня.

Перегнувшись, он поцеловал Сета в губы и щелкнул камерой телефона еще раз.

А потом отложил телефон, притянул Сета еще ближе и поцеловал снова.